Решительное отсутствие подтекстов.
Ужасно сложно писать, хотя и хочется - кажется куда более логичным просто орать на одной ноте, как умеет моя кошка.
Причин слишком много, тормоза отказали, внутри перекатываются комки страхов и паник, скатываясь во что-то огромное и давящее, благо я хотя бы на чуть-чуть могу себя убедить, что всё под контролем. И выпихнуть на работу.
Спасибо моей работе - когда многие студенты высказались ЗА занятия на новогодних, я чуть не плакать был готов от счастья. Потому что мало что может быть хуже нового года и новогодних праздников, когда ты находишься на пике усталости от своего одиночества, которое и оказалось именно той бетонной стеной, о которую легко можно расшибиться в мясо.
Ибо как писал мой дорогой Стивен:
"Когда человек вырастает, мало что остается из вещей, окружавших его в детстве. Все на свете преходяще. Немногое может служить и детям и взрослым. Одежда переходит кому-то по наследству или передается в Армию спасения; из часов с утенком Дональдом на циферблате выскакивает заводная пружинка; ковбойские сапоги изнашиваются. Вместо бумажника, который ты сам смастерил в летнем лагере, появился другой, из настоящей кожи, а свою красную коляску и велосипед ты променял на взрослые игрушки – автомобиль, теннисную ракетку, модную приставку для игры в хоккей по телевизору. Мало что сохраняется от детства. Несколько книг, счастливая монетка, коллекция марок, которая уцелела и пополнилась.
Да еще игрушки для рождественской елки в доме родителей.
Из года в год все те же облупившиеся ангелы и та же звезда из фольги, которой увенчивали елку; небольшой жизнестойкий взвод стеклянных шаров, уцелевших из целого батальона (мы не забудем геройски павших, подумал он; один погиб, сжатый рукой ребенка, другой выскользнул у отца, когда тот его вешал, и хлопнулся об пол, а третий, красный, с Вифлеемской звездой, каким-то загадочным образом оказался вдруг разбитым, когда однажды мы достали игрушки с чердака, и я долго горько плакал); а вот и крестовина. Но иногда, размышлял Джонни, рассеянно потирая виски, было бы, наверное, лучше, милосерднее совсем порвать с этими последними отголосками прошлого. Старые книги уже никогда не взволнуют тебя так, как в детстве. Счастливая монетка не уберегла тебя от ударов, издевок и обыденности. Глядя на елочные игрушки, вспоминаешь, что когда-то здесь хозяйничала мать; она всех учила наряжать елку; должно быть, ей нравилось изводить тебя указаниями: «немного выше», или «немного ниже», или «по-моему, дорогой, слишком много мишуры слева», – а ты тихо закипал. Глядя на игрушки, сознаешь, что на сей раз мы развешивали их вдвоем, потому что мать сошла с ума и умерла, а хрупкие шары по-прежнему здесь, украшают новую елку, срубленную в небольшом лесочке за домом, и разве ты не слышал, что на рождество приходится больше самоубийств, чем в любое другое время года? Стоит ли удивляться!"(с)
Причин слишком много, тормоза отказали, внутри перекатываются комки страхов и паник, скатываясь во что-то огромное и давящее, благо я хотя бы на чуть-чуть могу себя убедить, что всё под контролем. И выпихнуть на работу.
Спасибо моей работе - когда многие студенты высказались ЗА занятия на новогодних, я чуть не плакать был готов от счастья. Потому что мало что может быть хуже нового года и новогодних праздников, когда ты находишься на пике усталости от своего одиночества, которое и оказалось именно той бетонной стеной, о которую легко можно расшибиться в мясо.
Ибо как писал мой дорогой Стивен:
"Когда человек вырастает, мало что остается из вещей, окружавших его в детстве. Все на свете преходяще. Немногое может служить и детям и взрослым. Одежда переходит кому-то по наследству или передается в Армию спасения; из часов с утенком Дональдом на циферблате выскакивает заводная пружинка; ковбойские сапоги изнашиваются. Вместо бумажника, который ты сам смастерил в летнем лагере, появился другой, из настоящей кожи, а свою красную коляску и велосипед ты променял на взрослые игрушки – автомобиль, теннисную ракетку, модную приставку для игры в хоккей по телевизору. Мало что сохраняется от детства. Несколько книг, счастливая монетка, коллекция марок, которая уцелела и пополнилась.
Да еще игрушки для рождественской елки в доме родителей.
Из года в год все те же облупившиеся ангелы и та же звезда из фольги, которой увенчивали елку; небольшой жизнестойкий взвод стеклянных шаров, уцелевших из целого батальона (мы не забудем геройски павших, подумал он; один погиб, сжатый рукой ребенка, другой выскользнул у отца, когда тот его вешал, и хлопнулся об пол, а третий, красный, с Вифлеемской звездой, каким-то загадочным образом оказался вдруг разбитым, когда однажды мы достали игрушки с чердака, и я долго горько плакал); а вот и крестовина. Но иногда, размышлял Джонни, рассеянно потирая виски, было бы, наверное, лучше, милосерднее совсем порвать с этими последними отголосками прошлого. Старые книги уже никогда не взволнуют тебя так, как в детстве. Счастливая монетка не уберегла тебя от ударов, издевок и обыденности. Глядя на елочные игрушки, вспоминаешь, что когда-то здесь хозяйничала мать; она всех учила наряжать елку; должно быть, ей нравилось изводить тебя указаниями: «немного выше», или «немного ниже», или «по-моему, дорогой, слишком много мишуры слева», – а ты тихо закипал. Глядя на игрушки, сознаешь, что на сей раз мы развешивали их вдвоем, потому что мать сошла с ума и умерла, а хрупкие шары по-прежнему здесь, украшают новую елку, срубленную в небольшом лесочке за домом, и разве ты не слышал, что на рождество приходится больше самоубийств, чем в любое другое время года? Стоит ли удивляться!"(с)